Аэша говорила так горячо, что Лоренс почувствовал к ней глубокое сострадание и желание помочь ей. Он охотно согласился назваться ее женихом.

Пришлось переодеться.

Статское платье делало возможным полное превращение, но Аэша упросила англичанина еще наклеить принесенные ею темные усы, сильно изменившие его лицо.

— Теперь вы совсем похожи на турка, — сказала Аэша, — но не будем терять времени.

Лоренс никогда не бывал в той части города, куда привела его Аэша. Он чувствовал, что совершенно запутался бы в той сети черных переулков, где они долго кружились.

— Как вы могли запомнить эту дорогу? — удивился он.

— Я три раза прошла ее днем, — ответила Аэша. — Да и сейчас я не вполне уверена, что это верный путь… Но нет, мы не сбились… Видите вы этот маленький домик? Здесь помещается лавка Али-Бея.

Они остановились у низенькой двери, и Аэша осторожно постучала три раза, затем секунду переждала и постучала пять раз. Дверь совершенно бесшумно открылась и какая-то темная фигура встретила посетителей низким поклоном. Затем эта фигура повернулась и направилась в глубину длинного коридора, где бледно светился огонек фонаря.

Аэша и Лоренс пошли вместе за безмолвным провожатым.

Портьера в глубине коридора приподнялась. Они вошли в низкую, слабо освещенную комнату, где четверо турок играли в карты.

Аэша молча протянула одному из них — толстому, низенькому старику — какую-то бумажку. Тот взглянул на нее и пригласил посетителей принять участие в игре. Турки-игроки потеснились, с любопытством глядя на вошедших.

Игра началась. Лоренс играл сдержанно, стараясь заинтересовать партнеров, но не сразу отдаться им в лапы.

Аэша не села за стол, а осталась стоять в стороне. Лоренс только что выиграл довольно крупную ставку и протянул руку вперед, чтобы взять деньги, как вдруг кто-то, подкравшись, неслышно ударил его по голове.

Лоренс вскочил, и в эту минуту увидел Аэшу, делавшую какие-то знаки двум туркам, остававшимся за столом. Пораженный злобным выражением ее лица, Лоренс на мгновение замер на месте, и в ту же секунду на него сзади набросили петлю. Потом второй удар по голове заставил его потерять сознание.

Тишина и тьма окружали его, когда он очнулся. Ни звука, ни шороха, ни малейшего движения воздуха.

— Где я? — пробормотал Лоренс.

Все кости его мучительно ныли, но, несмотря на эту боль, он протянул руку и она тотчас же уперлась во что-то твердое…

Он ощупал встретившийся предмет, сделал несколько движений одной рукой, другой… холодный пот выступил у него на лбу. Он понял, что со всех сторон окружен досками… что лежит в гробу…

— Негодяи похоронили меня, даже не прострелив мне сердце, — с тоской прошептал он. — Так вот как погибли мои верные слуги!

Смертная тоска сжала сердце англичанина. Он ярко почувствовал всю безнадежность своего положения. Кровь глухо стучала, приливая к голове, дыхание было стеснено. Одна мысль не покидала Лоренса: «Скорее бы, скорее кончилась агония». Он с ужасом представлял себе, что будет лежать так много часов, будет задыхаться в этой черной яме в то время, когда там, над землей, может быть, ярко сияет солнце или звезды.

Несколько раз Лоренсу казалось, что конец уже наступает, и он впадал в забытье. Но потом опять сознание возвращалось, и он с поразительной ясностью чувствовал весь ужас своего положения, всю беспредельность выпавшей на его долю муки. Ему казалось, что уже несколько дней он лежит здесь, в этой ужасной яме.

«Отчего же это длится так долго?» — подумал он, очнувшись от забытья в третий раз…

И вдруг какая-то тень мысли заставила его сердце забиться сладостью надежды.

«Если бы я был под землей — это не могло бы длиться так долго», — подумал Лоренс.

И, охваченный радостью надежды, он, забыв о мучительной боли в костях, приподнялся разом, ударил головой и руками в крышку гроба… Но крышка не поддалась. Тогда осторожно, ощупью, Лоренс стал исследовать доски. Задыхаясь от волнения, он медленно проводил по доскам пальцами, ощупывая каждую выбоинку, трещину… Щель! Еще щель!.. Несомненно, что гроб сколочен кое-как из плохоньких досок и только страшная слабость Лоренса помешала ему сразу выбить их…

Улыбка тронула его губы. Сердце билось все сильнее, сильнее… Обрывки каких-то мыслей кружились в голове… донесся откуда-то запах сирени, мелькнуло в зелени белое платье, голубое небо улыбнулось с высоты…

— Сейчас, сейчас… только собрать силы… — лепетал Лоренс. — Сейчас…

Он напряг все силы, ударил головой и руками в крышку гроба, она затрещала, но не поддалась. Тогда он стал бешено колотить в нее, приходя в ярость от неудачи, изнемогая от боли в разбитой голове. И, наконец, усилия его увенчались успехом — доски разлетелись в разные стороны, а Лоренс, выбравшись из гроба, в глубоком обмороке свалился на сырую землю… И, теряя сознание, он успел заметить звездочку, сверкавшую в темной дали неба, и легко-легко вздохнул…

Но больше ему уже не суждено было очнуться. От тех усилий, которые были затрачены, раны его открылись, он истек кровью и умер, не приходя в сознание, рядом с разбитым гробом, из которого ему так трудно было выбраться.

Утром Али-Бей был сильно испуган, увидя разломанный гроб, оставленный на ночь в укромном уголке сада.

Но безжизненное лицо англичанина скоро успокоило старого преступника. Он опять уложил молодого человека в гроб и зарыл его в саду.

В ту же ночь был убит слуга Лоренса и похищены секретнейшие документы.

Георгий Павлов

ФАТЬМА

Мой крейсер несет разведочную службу в Архипелаге, а я скучаю: турки — настолько милые и предупредительные противники, что оставляют нам слишком много свободного времени. Здесь, по крайней мере, война совершенно не чувствуется. Сейчас я выходил на палубу: чудный вечер, теплый и тихий, какие в осеннее время выдаются нечасто даже на Средиземном море. Вода неподвижна, как темно-зеленый малахит, отраженье полного месяца нежится в ней золотым столбом, а с берегов Пароса, где мы стоим сейчас, несется такой головокружительный аромат, от которого можно опьянеть. Быть может, древние, боги Греции празднуют какой-нибудь пир сегодня в его оливковых рощах и слишком щедро разливают свою амброзию…

Я чувствую романическое настроение под влиянием окружающей обстановки и берусь за перо, чтобы рассказать одну историю в этом духе, случившуюся со мною. Я думаю о ней очень часто во время моих бессонных ночей на страже. Быть может, скоро она перестанет волновать меня, но воспоминание об этой истории будет, я знаю, еще не раз возвращаться ко мне. Как бы то ни было, такие вещи случаются не каждый день в жизни.

Это было недавно, месяц тому назад, во время военных приготовлений Турции, тянувшихся так долго и давших такие ничтожные результаты. Теперь я — моряк, лейтенант и флаг-офицер Его Превосходительства контр-адмирала Мидльмарча, назначенный для командования разведочным крейсерским отрядом; но в то время я занимал должность атташе великобританского посольства в Константинополе. Я расстался с этой должностью добровольно: лучше быть хорошим моряком, чем плохим дипломатом, а у меня есть основания думать, что в ответственной роли чиновника министерства иностранных дел, да еще в Стамбуле, я вряд ли оказался на высоте призвания.

Великобританское посольство, как и все другие, в летнее время помещается в Терапии, на европейском берегу Босфора, в нескольких милях от Перы [16] ; но казенным помещением я не пользовался. Мой друг Джами-паша любезно предоставил в мое полное распоряжение принадлежавшую ему «Виллу роз» в Бенкосе, — очаровательный уголок, созданный для поэтического уединения двух влюбленных. Когда форты Дарданелл падут перед союзниками и наши крейсеры войдут в Босфор, я буду искать в подзорную трубу на азиатском берегу маленький белый домик с плоской крышей и цветными балконамн-шахниширами, замаскированный целою чащей диких роз, буду искать вековые кедры и уносящиеся в небо гордые кипарисы парка, в котором я провел много сладких минут.